– О, Пэтси, гусыня ты этакая, – провозгласила девчонка и рассмеялась. – Говорила же я тебе – не застывай на месте. Нужно сразу выбирать направление и спасаться. – Обернувшись, девочка явила нам свое нежное очаровательное личико, которое спустя всего несколько лет, словно косой, срежет целую плеяду самых перспективных женихов Вашингтона, будто колосья пшеницы. Пока же Элис одарила нас с Сарой легкой улыбкой и легчайшим книксеном и произнесла: – Здравствуйте, мистер Мур. – В ее голосе прошелестела уверенность особы, которая даже в двенадцать лет прекрасно сознает свои чары. – А это… неужели та самая мисс Говард? – продолжила она еще возбужденнее и простодушнее. – Одна из тех женщин, которые работают в Управлении?
– А кто же еще? – отозвался я. – Сара, познакомься – Элис Ли Рузвельт.
– Как поживаете, Элис? – сказала Сара, протягивая руку. Девочка пожала ее и доверительно, совсем как взрослая, произнесла:
– Я знаю, множество людей считают скандалезным, если женщина работает в Управлении, мисс Говард, но мне кажется, что это просто восторг! – Девочка потеребила завязки мешочка, притороченного к поясу ее платья. – Хотите, я покажу вам свою змею? – И не успела пораженная Сара ответить, как Элис извлекла из мешочка двухфутового и очень раздраженного ленточного ужа.
– Элис! – раздался новый возглас Эдит, и на сей раз, обернувшись, я увидел, что супруга Теодора изящно приближается к нам через весь холл. – Элис, – повторила она спокойно, однако властно: такой тон она приберегала для этого ребенка, единственного в семье, кого родила не она. – Я полагаю, милочка, что прежде чем знакомить гостей с рептилиями, куда учтивее будет предложить им раздеться и присесть. Здравствуйте, мисс Говард. Джон. – Эдит легко коснулась лба девочки. – В цивилизованных манерах я рассчитываю только на тебя, ты ведь знаешь.
В ответ Элис улыбнулась и вновь обратилась к Саре, водворяя змею на место:
– Прошу простить меня, мисс Говард. Вы не пройдете в гостиную, где вам будет удобнее? Мне нужно о стольком вас расспросить!
– И с удовольствием отвечу когда-нибудь на все твои вопросы, – ласково ответила Сара. – Но сейчас, боюсь, нам нужно несколько минут поговорить с твоим отцом…
– Не могу себе даже представить, о чем, Сара, – громыхнул Теодор, появляясь в холле из своего кабинета. – Боюсь, всем этим домом правят дети, так что разговаривать придется с ними.
На голос из всех углов мгновенно высыпало уже все его потомство, осадив его и наперебой рассказывая о том, как прошел день: каждому ребенку хотелось отцовского совета или одобрения. Мы молча взирали на эту сцену, а Эдит лишь качала головой и вздыхала, не в силах, подобно всем знакомым семьи, понять этого чуда – отношений ее мужа и детей.
– Что ж, – тихо подвела она итог, оглядывая свою семью. – Должно быть, у вас действительно неотложное дело, если вы надеетесь превозмочь вот это лобби. – Она повернулась к нам, и в ее мерцающих, довольно экзотических глазах вспыхнул огонек понимания. – Впрочем, насколько я знаю, сейчас у вас все дела неотложные. – Я коротко кивнул, после чего Эдит громко хлопнута в ладоши. – Ну все, мое кошмарное отродье! Вы уже наверняка разбудили Арчи, поэтому не вымыть ли всем вам руки перед обедом? – (Младшенькому Арчи тогда исполнилось всего два года: юный Квентин, чья безвременная гибель в 1918 году так подкосила Теодора эмоционально и физически, в 1896-м на свет еще не появился.) – И за столом – никаких гостей, кроме людей, – продолжала Эдит. – Я не шучу, Тед. Помпеи прекрасно чувствует себя на кухне.
– А вот Пэтси – отнюдь, – ухмыльнулся Тед. Неохотно, однако без особых протестов дети рассеялись, а мы с Сарой двинулись вслед за Теодором в его набитый книгами кабинет. Несколько столов и секретеров в этой просторной комнате занимала текущая работа, а также изобилие раскрытых справочников и развернутых карт. Теодор очистил для нас два стула перед самым большим и загроможденным столом у окна, и мы расселись. В отсутствие детей Рузвельт как-то притих, что показалось мне странным, имея в виду события в Управлении, разгоревшиеся в последние дни. Мэр Стронг потребовал отставки одного из врагов Рузвельта по Совету уполномоченных, и хотя противник вовсе не собирался сдаваться без боя, все указывало на то, что верх в битве одерживает мой друг. Я поздравил его с этим, но Теодор только отмахнулся и упер кулак в бедро.
– Я просто не знаю, Джон, во что все это выльется, – мрачно сказал он. – Иногда мне кажется, что дело, которое мы начали, можно решить только на уровне всей метрополии. В этом городе коррупция – мифическая гидра, только на каждую отрубленную голову отрастает не семь, а тысяча новых. Даже не знаю, достанет ли сил у нынешней администрации что-либо значимо изменить. – Однако долго пребывать в подобном настроении было не по Рузвельту. Он схватил какую-то книгу, грохнул ею по столу и ласково оглядел нас сквозь пенсне. – Ладно, к вам это отношения не имеет. Рассказывайте, какие новости.
Но сразу выложить эти новости оказалось нелегко, и едва нам с Сарой наконец это удалось, Теодор обмяк в своем кресле, бессильно откинувшись на спинку, словно меланхолия его получила новый повод для расцвета.
– Меня тоже беспокоило, как Крайцлер отреагирует на это зверство, – тихо сказал он. – Но, каюсь, мне и в голову не пришло, что он может вообще от всего отказаться.
Тут я почувствовал, что пришло время открыть Теодору подлинную историю отношений Крайцлера и Мэри Палмер: не зная всей правды, он никогда не сможет понять масштабов трагедии, потрясшей Ласло. Памятуя о том, что и Теодору доводилось терять самое дорогое в жизни, его первую жену, я рассчитывал, что он поймет горе Крайцлера. И он понял, но морщина сомнения по-прежнему пересекала его лоб.