Алиенист - Страница 72

К этому моменту я успел полностью избавить его лицо от косметики, без которой Джозеф оказался вполне мужественным и симпатичным молодым человеком.

– Похоже, Али ладил в этой дыре со всем и каждым, – заметил я. – В том числе и с клиентами.

– С чего вы взяли? – с пугающей скоростью затараторил Джозеф. – Да Фатима всей душой ненавидел и это место, и эту работу. Только он всегда перед Виски-Энн делал вид, что ему нравится, потому что к отцу возвращаться не хотел. А сам терпеть этого не мог, и с клиентом наедине иногда позволял себе… Ну, в общем, очень злой был. Только некоторым… – Мальчик отвернулся – было ясно, что он сбит с толку.

– Продолжай, Джозеф, – сказал Маркус. – Все хороню.

– Ну… – Джозеф посмотрел сначала на меня, потом на Маркуса. – Некоторые клиенты – им, в общем, нравится, когда тебе это не нравится. – Он потупил взор и принялся сосредоточенно разглядывать крышу под ногами. – Некоторые даже приплачивают за это. Виски-Энн думала, что Фатима притворяется, чтобы урвать побольше. Но она… он и правда их всех ненавидел.

Меня резко ударило подлых смесью физического отвращения и глубокого сочувствия; судя по лицу Маркуса, он ощутил то же самое. Однако мы получили ответ на свой вопрос.

– Ну вот, – прошептал мне Маркус. – Скрытые, но неподдельные – обида и сопротивление. – И следом, уже громко – Джозефу: – А никто из посетителей ни разу на Фатиму не рассердился?

– Один раз или два, – ответил мальчик. – Но большинству нравилось, я вам уже сказал.

Беседа повисла, однако тишину разорвал резкий гудок поезда надземки с 3-й улицы и разом вернул меня к делу.

– А этот его святой? – спросил я. – Это очень важно, Джозеф, – ты сам его когда-нибудь видел?

– Нет, сэр.

– Фатима когда-нибудь встречалась с ним на крыше? – внезапно спросил Маркус. – И ты не заметил случайно кого-нибудь с большой сумкой?

– Нет, сэр, – ответил Джозеф, вновь впадая в замешательство. Но тут же просветлел, явно стараясь угодить нам: – Хотя несколько раз приходил к ней – уже после того, как они познакомились. Я точно знаю. Хотя он наказал ей никому не рассказывать, кто он.

Маркус криво улыбнулся:

– Может, обычный клиент?

– И ты ни разу не догадался, кто это? – уточнил я.

– Нет, сэр, – ответил Джозеф. – Фатима сказал, что если я буду хранить все в тайне и вести себя хорошо, этот человек, возможно, когда-нибудь заберет и меня.

Я крепко обнял его за плечи и снова окинул взглядом окрестные крыши.

– Ты должен надеяться, что этого не произойдет, Джозеф, – сказал я, и его карие глаза вновь заблестели слезами.

В тот вечер «Золотое Правило» больше не подарило нам никаких сведений, равно как и не порадовали нас обитатели остальных зданий в этом квартале, которых мы успели опросить. Перед тем как покинуть это место, я почувствовал, что просто обязан спросить у Джозефа, не хочет ли он оставить работу у Виски-Энн: даже по меркам дома терпимости малыш был слишком юн для такого дела. Мне пришло в голову, что есть шанс уговорить Крайцлера из соображений благотворительности приютить его в Институте. Но бедный Джозеф, осиротевший в три года, был сыт по горло всеми институтами, приютами и родительскими домами (не говоря уже о темных переулках и заброшенных вагонах), так что никакие рассказы о том, что учреждение Крайцлера «отличается» от прочих заведений, не произвели на него ни малейшего впечатления. «Золотое Правило» было для него единственным домом, где его не морили голодом и не избивали – может, Виски-Энн и омерзительная особа, но она заинтересована, чтобы мальчики были здоровы и не изуродованы. А это для Джозефа главнее любых моих доводов о том, насколько опасно и порочно это место. Более того, после истории с Али ибн-Гази и его святым Джозеф с нескрываемым подозрением относился ко всем мужчинам, обещавшим лучшую жизнь где-нибудь в другом месте.

Решение мальчика меня искренне опечалило, но он был непоколебим. Увы, в 1896 году законного способа вырвать ребенка из лап «Золотого Правила» не существовало. Только потом появились государственные организации, к которым для этого можно было обратиться через голову мальчика. Пока же американское общество не признавало, в общем и целом (как по большей части не признает и теперь), что дети не могут полностью отвечать за свои поступки и решения: детство никогда вообще не рассматривалось большинством американцев как некая особая стадия развития личности, отличная от взрослой жизни и подчиняющаяся собственным правилам и законам. Дети рассматривались как «взрослые в миниатюре», и, по законам 1896 года, если ребенок желал погубить свою жизнь пороком и развратом, он волен был поступать, как ему заблагорассудится. Так что мне ничего не оставалось, только попрощаться с этим перепуганным десятилетним человеческим детенышем и с ужасом подумать, что малыш вполне может оказаться следующей жертвой мясника, шныряющего вокруг таких гнусных заведений, как «Золотое Правило». И тут, перед самым уходом, мне в голову пришла мысль, обещавшая безопасность Джозефу, а нашему следствию – новые перспективы.

– Джозеф, – сказал я, опустившись передним на колени у парадного входа в клуб. – У тебя много друзей, которые работают в таких же местах?

– Много? – Мальчик задумчиво пососал палец. – Ну, нескольких, наверное, я знаю. А что?

– Я хочу, чтобы ты передал им мои слова. Человек, который убил Фатиму, уже погубил много детей, занимавшихся тем же ремеслом. Большинство из них мальчики, но, видимо, не только. А самое главное: хоть мы пока и не знаем, почему так вышло, все они работали в домах, похожих на этот. Так что я прошу тебя – передай своим друзьям, чтобы впредь они были очень, очень осторожны со своими клиентами.