Сделав глубокий вдох, я ответил:
– Да, я задавался таким вопросом.
– И каков ответ?
– Если он ошибается, всех нас постигнет неудача.
– И вы удовлетворены этим ответом?
Мы уже успели дойти до юго-западного угла 11-й улицы и Бродвея, где сновали экипажи и трамваи, развозя по городу гуляк. Вопрос Маркуса будто бы повис в воздухе передо мной, мешая влиться в привычный городской ритм. Недалекое будущее пугало. В самом деле – к чему сведутся все эти ужасные знания, накопленные нами, если основные предпосылки неверны?
– Это темный путь, Маркус, – тихо ответил я. – Но у нас есть только он.
Ночью над городом разыгралась настоящая вьюга, так что все пасхальное утро оказалось припорошено легкой белой пудрой. К девяти утра столбик термометра так и не поднялся выше сорока градусов (это случилось уже позже, днем, да и то всего на несколько минут), так что меня весьма соблазняла мысль остаться дома в постели. Но у Люциуса Айзексона были важные новости для всех нас – по крайней мере, так он сказал в телефонном разговоре, – поэтому вместе с первыми колоколами церкви Милости Господней, созвавшими прихожанок в воскресных шляпках к дверям, я втащил свое усталое тулово в нашу штаб-квартиру, которую покинул буквально полудюжиной часов ранее. Люциус провел вчерашний вечер за беседой с отцом Али ибн-Гази, из которой не почерпнул ничего интересного. Старший Гази был крайне неразговорчив и угрюм, особенно когда Люциус показал ему свою бляху. Вначале Люциус полагал, что его недружелюбие – обычная реакция трущобного жителя на блюстителя закона, однако позже, выходя из здания, он повстречался с домовладельцем, и тот сообщил ему, что в тот день сириец удостоился визита небольшой группы джентльменов, в том числе – двух священников. Описание коих полностью совпадало с тем, что рассказывала миссис Санторелли, однако домовладелец подметил и новую деталь: у одного святого отца на пальце был перстень-печатка Епископальной церкви. Это означало вещь совершенно немыслимую: похоже, католик и протестант работали вместе, преследуя некую общую цель. Домовладелец затруднился эту цель обозначить, ибо не мог сказать, о чем священнослужители беседовали с Гази, однако сразу после их ухода тот вернул хозяину долги по аренде – до последнего цента и в крупных купюрах. Люциус собирался рассказать нам об этом еще прошлой ночью, но так вышло, что, покинув сирийские трущобы, он решил заскочить в морг. Детектив хотел узнать, осматривал ли тело Али коронер, и если да, какое официальное заключение вывел, но его заставили ждать без малого три часа. А потом сообщили, что тело давно передано для захоронения, а единственная копия заключения – необычайно, как заверил Люциуса офицер в морге, лаконичная, – отправлена для ознакомления мэру Стронгу.
Таким образом, невозможно было точно определить, кто именно оказался замешан во всей этой истории – священники, коронер, мэр или кто-то еще, однако налицо оставались сокрытие фактов и попытка подпустить тумана в происходящее. У нас появилось чувство, что мы не просто ловим убийцу, а противостоим чему-то большему, и ощущение это, впервые мелькнувшее у нас в головах после убийства Джорджио Санторелли, теперь расцветало и немало беспокоило нас.
Получив, таким образом, зловещих шпор, наш отряд в последующую неделю с удвоенной энергией взялся за расследование. Места убийств и дома терпимости вновь и вновь навещались братьями Айзексонами, которые часами пытались обнаружить не замеченные прежде улики и целыми днями пробовали вытянуть новые сведения из всех, кто мог заметить или услышать что-нибудь подозрительное. Нo всюду им преграждала дорогу знакомая стена молчания, заткнувшая рот отцу Али ибн-Гази. К примеру, Маркус задумал было подвергнуть смотрителя из Кэсл-Гарден более серьезному и обстоятельному допросу, нежели тот, которым пришлось удовольствоваться в ночь убийства, но когда детектив явился в форт, ему сообщили, что смотритель уволился и покинул город в неизвестном направлении. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: куда бы ни исчез этот человек, с собой он прихватил внушительную пачку денег – из тех, которыми по всему городу налево и направо швырялись два неопознанных священника. Тем временем Крайцлер, Сара и я подробнее прорисовывали нашего воображаемого убийцу, в качестве отправных точек используя характерные особенности людей, совершавших похожие преступления. Как это ни прискорбно, в таких «пособиях» недостатка у нас не было: похоже, число их увеличивалось прямо пропорционально улучшению погоды. Как минимум одно такое происшествие, как ни странно, напрямую зависело от погоды. Мы с Крайцлером заинтересовались следствием по делу некоего Уильяма Скарлета, задержанного у себя дома полицией при попытке убийства собственной восьмилетней дочери топориком. Патрульный, прибывший на место, незамедлительно послужил новой мишенью для мистера Скарлета, в результате чего все добропорядочные обыватели по 32-й улице и Мэдисон-авеню много часов кряду не могли уснуть, терпя оглушительные завывания этого безумца. К счастью, дочери и патрульному удалось спастись бегством, не получив при этом серьезных травм. Позже, когда Скарлета наконец удалось усмирить, он объяснил свои действия тем, что его свела с ума сильная грозовая буря, бушевавшая той ночью над городом. Как ни удивительно, Крайцлер удовлетворился подобным оправданием. Скарлет в самом деле души не чаял в своей дочурке, не говоря уже о том, что ни разу не становился на пути закона. И хотя Ласло по обыкновению склонялся к версии, что происшедшее стало результатом застарелого отклонения психики, он все же не исключал возможности, что приступ действительно вызван грохотом разбушевавшейся стихии. Так или иначе, это, вне всякого сомнения, могло служить примером временного помешательства, в связи с чем дело не могло представлять для нас никакого интереса.