Но вот настал тот день, когда за мной заехал юный Стиви Таггерт, с тем чтобы отвезти под Бруклинский мост на встречу с братьями Айзексонами. К слову сказать, Стиви по-прежнему «бегал у меня на посылках», и процесс сокрытия этого обстоятельства от Крайцлера постепенно выковал между нами связь, здорово облегчившую наше общение. Как бы то ни было, в то утро нам сообщили, что две девочки-подростка, игравшие под аркой Бруклинского моста на Роуз-стрит, наткнулись на брошенный фургон, где обнаружили человеческий череп, руку и кисть. Хотя по стилю преступление не походило на работу нашего убийцы, то обстоятельство, что фургон обнаружили под мостом, и памятуя о странной склонности этого человека к воде и строениям неподалеку, мы решили, что взглянуть на мрачный груз будет не лишним. Части тела, как выяснилось, принадлежали взрослому и опознанию не подлежали. Не найдя знакомых отпечатков ни на останках, ни на фургоне, братья с чистой душой передали зловещую находку старшему коронеру. Чтобы избежать лишних расспросов, я уехал, не дожидаясь появления людей из морга. А на обратном пути Стиви вдруг спросил:
– Мистер Мур, сэр, – насчет этого человека, которого вы ищете. Я тут случайно услышал, как доктор Крайцлер говорил, что ни один из этих убитых мальчиков не был… ну, сами понимаете, сэр, над ними не «надругались». Это так?
– Пока да, Стиви. А что?
– Да странно все это, сэр. Получается, что человек – совсем не содомит?
Я буквально остолбенел от непосредственности вопроса. Иногда требовались серьезные усилия, дабы не забывать, что Стиви всего двенадцать лет.
– Нет, Стиви, это не значит, что он не… не содомит. Но нельзя утверждать, что он один из этих, лишь потому, что все его жертвы занимались… тем, чем занимались.
– Стало быть, может, он их просто ненавидит?
– Может, и так.
Коляска прокладывала путь сквозь запруженную людьми и кэбами Хьюстон-стрит, и Стиви, погрузившись в рассуждения, казалось, просто не замечает шлюх, наркоманов, коробейников и попрошаек, так и норовивших броситься под колеса.
– Я вот что подумал, мистер Мур. А не может так случиться, что он все-таки содомит, но при этом братию эту терпеть не может? Ну вроде того надзирателя с острова Рэндаллс, который мне столько крови попортил.
– Боюсь, я тебя не понял, – озадаченно сказал я.
– Ну смотрите: в суде, когда меня хотели засадить за то, что я проломил этому парню череп, – они хотели все списать на то, что я дескать ненормальный, а у того парня жена, дети и все такое, так что какой из него содомит? Да и в приюте, если он ловил двух дураков, что занимались друг с другом этим самым, ух он им всыпал. А все ж я был не первым, которого он хотел это самое, значит. Точно вам говорю, сэр. Так вот я и представил, может, именно поэтому он был таким ублюдком – может, просто не знал, даже не догадывался, что он такое? Теперь понимаете к чему я клоню, мистер Мур?
Странное дело, но я понимал. В штаб-квартире мы подолгу дискутировали о наклонностях убийцы, и обсуждать их нам придется еще не раз. Однако Стиви удалось одной короткой фразой выразить то, над чем мы поломали столько копий.
На самом деле все мы трудились денно и нощно, продолжая и в свободное время рожать все новые и новые мысли и теории, продвигавшие наше расследование, хотя никто из нас не выкладывался больше Крайцлера. Сказать по правде, я уже стал потихоньку опасаться за его душевное и физическое здоровье, поскольку сил и энергии он тратил все больше. Один раз, после того, как он сутки не вставал из-за стола, обложившись альманахами и расстелив перед собой большой лист бумаги, на который выписал даты последних убийств (1 января, 2 февраля, 3 марта и 3 апреля), и пытаясь в который раз вычислить, по какой схеме убийца выбирал, когда ему убивать, я, заметив его изможденность и бледность, приказал Сайрусу увезти своего хозяина домой, чтобы тот хоть немного отдохнул. Мне сразу вспомнилось, что говорила о нем Сара: как будто Ласло имел в следствии некий личный интерес. Мне хотелось уточнить, что она тогда имела в виду, но я опасался одного: такая беседа лишь снова приведет меня к досужим терзаниям об их личных отношениях, а это вовсе не мое дело и ничем не поможет расследованию.
Но однажды утром подобная беседа стала неизбежна: Крайцлер, свежий после бессонной ночи в Институте, проведенной улаживанием хлопот с новой «студенткой» и ее родителями, даже не отдохнув, выехал на освидетельствование человека, расчленившего свою жену на самодельном алтаре. В последнее время Ласло разрабатывал версию, по которой убийства носили причудливый ритуальный характер, и крайне жестокими, но достаточно формализованными физическими действиями убийца, почти как мусульманский танцующий дервиш, вызывал у себя психическое облегчение. Крайцлер полагал эту идею на нескольких фактах: все мальчики перед расчленением удушались, что позволяло убийце полностью контролировать происходящее, а кроме того, увечья наносились по одному характерному шаблону, в центре которого стояло удаление глаз; наконец, все убийства совершались вблизи водоемов или же в строениях, чьи функции зависели от воды. Для многих убийц их жуткие деяния служили личными ритуалами, и Крайцлер надеялся, что, обсуждая с ними подробности их преступлений, ему в конце концов удастся расшифровать послания, которые убийца вырезал на теле жертв. Подобная работа, само собой, не может не сказываться на нервной системе даже такого опытного алиениста, каким был Крайцлер. Прибавьте сюда его хроническую измотанность – и вот вам формула беды.